Немного пафосно получилось и на Шекспира подкосила, ну да ладно
Лунный свет разрезал темноту, продираясь через прутья решетки в окне и плетя из отсветов на полу мираж тропы, ведущей в неведомую даль. А звезды подмигивали Даркне, словно насмехаясь над ней. Девушка сидела в углу сырой темницы, прислонив голову к холодной стене. Глаза ее были заполнены видимой пустотой, скрывавшей тревожные думы девы. Бледное лицо с большими темно-зелеными глазами и тонко-очерченными алыми губами словно источало магическое свечение. Яростные инквизиторы не смогли уничтожить ее красоту беспощадными истязаниями. По ее щекам катились слезы, а в складках разодранного платья безмятежно кружились и танцевали пылинки.
Неожиданно раздались шаги за дверью – тихие, неуверенные. Массивная дверь открылась, и темнота выплюнула в лучи луны святую ложь, скрывающуюся в черной рясе. Сжатые на груди руки, дрожа, перебирали четки, из-под капюшона к Даркне неуверенно обратились испуганные глаза. Он хотел что-то сказать, но слова замерли, цепляясь за полуоткрытые губы. Даркна смотрела на монаха с вызовом. Резким, но полным грации движением, она поднялась с пола, и в звенящей пустоте раздался ее опустошенный голос:
- Чего же ты хочешь от меня, святой отец? С какой целью прервал ночной полет моих мыслей?
- Я принес тебе Слово Божье, – он запнулся на мгновение, по его щеке катилась одинокая слеза – раскайся, ведьма, и быть может, Бог смилостивится и подарит тебе свое прощенье.
- Так ты пришел, чтобы лгать мне о чудесах вечной жизни?! Но я не вижу в ней никакого смысла! Ты трус! Ты решил спрятаться за своим крестом?
- Нет… Я…
- Предатель!
- Но ведь я не знал, что ты – ведьма…- в его словах звучала бездонная печаль.
Лицо Даркны застыло. Она кинулась на монаха и ударила его по лицу, вложив всю свою боль и отчаяние. Монах схватил и прижал к себе девушку, покинутую надеждой, забравшей с собой все силы и оставившей без защиты воинственную душу.
- Я по-прежнему люблю тебя, Даркна, - он сказал это едва слышно.
- Ты ведь клялся, что сбежишь из своей кельи, бросив там крест, что готов умереть за меня или вместе со мной. Я верила тебе. Я подарила тебе свою любовь, и ты принял ее. Ты не имеешь права носить эту рясу и заслуживаешь кары не меньше, чем я!
- Прости…В том мое проклятье – жизнь, что вознамерен был посвятить Богу, я отдал ведьме. Не будет мне спасенья. Я люблю тебя, Даркна! Или, быть может, за любовь я принимаю порочную страсть…
- Я люблю тебя, Николаос, - шептала она – но неужели ты позволишь им вот так просто убить меня лишь за то, что я помогала людям, прибегая к своей силе?! Я не знаю, дана она мне Богом или Дьяволом, но я никогда не делала людям зла. Неужели ты останешься беспричастным?
- Нет, мы оба заслужили эту кару – его слова были полны боли и печали. Словно молния, на лице Николаоса мелькнула решимость. Внезапно тело Даркны дернулось и замерло, глаза изумленно расширились, а приоткрытые губы пытались сделать как можно больше последний глоток воздуха. Хватка бледных рук, вцепившихся в мантию, не ослабла, но стала мертвенной, бездушной, словно касание камня. Теплая кровь медленно струилась по кинжалу, вонзенному в сердце ведьмы, по рукам монаха и капала, пытаясь согреть бездушный пол темницы. Николаос нежно поцеловал ее в лоб, в окаменевшие глаза, в губы. Он долго смотрел на обагренное кровью лезвие, всматривался в свое искаженное отражение. Встав на колени перед возлюбленной и, смахнув рукавом рясы слезы, резким ударом кинжала он лишил себя жизни.
Их кровь, смешавшись, пропитала сырой камень и застыла, застыла следом Любви в этой темной клетке. А их души, соединившись навсегда, умчались в ночь. Лишь смерть подарила им Свободу.
